Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!
В сегодняшнем Евангелии мы слышали историю о том, как Иисуса Христа распяли на Голгофе. Евангелист Матфей описывает все детали распятия с полной реалистичностью. Иисуса привели на лобное место, дали Ему пить уксус, распявшие Его делили одежды, прохожие злословили и надсмехались. Этот сюжет предстаёт пред нашими глазами в первую очередь как словесная зарисовка римской казни. Однако совершенно иные мысли могли приходить на ум очевидцам данных событий, тем иудеям, которые знали древние пророчества и стояли у Креста.
В одном из псалмов, которые написал царь Давид за тысячу лет до Христа, излагается история страдания праведника, похожая на распятие Христа до мельчайших подробностей. Даже в таком маленьком отрывке текста Евангелия, который мы слышали сегодня, можно насчитать пять буквальных совпадений с текстом 21-го псалма.
Давид пишет: делят ризы мои между собою, и об одежде моей бросают жребий (Пс. 21: 19). Римские легионеры действительно делили одежды Его, бросая жребий (Мф. 27: 35).
Давид пишет: Все, видящие меня, ругаются надо мною; говорят устами, кивая головою… (Пс. 21: 8). По апостолу Матфею, проходящие мимо распятого Христа злословили Его, кивая головами своими… (Мф. 27: 39).
Давид восклицает: псы окружили меня; скопище злых обступило меня (Пс. 21: 17). Иисус не один раз называл книжников и фарисеев порождениями ехидны (см.: 4Мф. 23: 33). Стоя вокруг Креста на Голгофе, они лают на Него (Мф. 27: 41). Пророк Давид словно предугадывал их коварные слова: «он уповал на Господа; пусть избавит его, пусть спасет, если он угоден Ему» (Пс. 21: 9). Евангелист Матфей передает эти насмешки книжников один к одному: «уповал на Бога; пусть теперь избавит Его, если Он угоден Ему» (Мф. 27: 43). Поразительно то, что одни слова отстоят от других на тысячу лет!
Наконец, Давид пишет: Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня? (Пс. 21: 2). Эти слова на еврейском языке звучали бы так: «Эли́, Эли́! лама́ азавта́ни?» Незадолго до смерти Иисус возопил громким голосом со словами на арамейском языке, который был разговорным в Его время: «Или́, Или́! лама́ савахфани́?» Очевидец происходящего запомнил эти слова, а затем добавил перевод на греческий язык: что значит: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Мф. 27: 46).
Вряд ли здесь можно упрекнуть евангелиста Матфея в том, что он подгонял свой рассказ под текст 21-го псалма. Скорее иначе: сказанное в 21-м псалме получало исполнение в режиме реального времени на глазах у очевидца.
Шок, который испытывал очевидец, мы сможем понять, если примем во внимание тот факт, что, согласно Кумранским рукописям, Псалтирь была одной из самых читаемых книг во времена Иисуса Христа. Древние евреи не имели таких обширных библиотек, которые доступны нам сейчас. Но они регулярно приходили в синагогу, чтобы услышать слово Божие и стать его исполнителями. Они не сидели часами перед телевизором и не прожигали дни в пустом общении в социальных сетях. Поэтому у них было время на приобретение религиозных знаний. И даже галилейские рыбаки старались быть праведными перед Божиим законом и гражданским. Господу Иисусу достаточно было намекнуть: Вы слышали, что сказано древним – или: как написано в Писании, как Его слушатели сразу вспоминали весь контекст отрывка, взятого из Ветхого Завета. Вспоминали, размышляли, старались быть верными отеческим законам.
Следовательно, когда Христос произносил со Креста слова: «Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня?», благочестивый еврей мог сразу вспомнить весь контекст 21-го псалма. Согласно псалму, «отцы наши» на Господа уповали, и Он их спасал. Праведник, который оказался в центре внимания Псалмопевца, стал поношением у людей и презрением в народе (Пс. 21: 7), скопище злых обступило его. Они пронзили его руки и ноги (см.: Пс. 21: 17), сделали из него посмешище. И хотя он чувствовал себя уже лежащим в земле смерти, то есть в могиле[1], он не потерял надежды на Бога. Господь не пренебрег скорби страждущего… но услышал его, когда сей воззвал к Нему (Пс. 21: 25).
В том-то и парадокс всей ситуации, что первосвященники с книжниками и старейшинами словно перевернули мессианский псалом наизнанку. Иисус умоляет Бога: «Не оставь Меня». А надсмехающиеся над Ним не верят в исполнение этих слов: «уповал на Бога; пусть теперь избавит Его, если Он угоден Ему». Они не хотят принять, что перед ними Сын Божий, поскольку, по их логике, как невозможно в три дня разрушить и снова отстроить Иерусалимский храм, так же невозможно, чтобы Царь Израилев сошел со Креста.
Выходит, что перед глазами очевидцев разворачивается исполнение древнего псалма, а первосвященническая верхушка придумывает себе оправдание, почему они не хотят в это поверить.
Этому удивляется церковный писатель IV века Евсевий Кесарийский: кто другой, кроме Иисуса, мог претендовать на исполнение слов: «от чрева матери моей Ты – Бог мой»? О ком другом, кроме Иисуса, так заботился Бог, и Он был впоследствии отвержен людьми? Какое еще собрание злых людей пронзило руки и ноги праведника, разделило одежды между собой и бросило жребий? О каком ином праведнике можно было бы сказать, что он «пролился, как вода»[2]? Здесь намек на то, что из ребра Иисуса после пронзения копьем истекла кровь и вода (см.: Ин. 19: 34). Среди царей, пророков, мужей Божиих до Иисуса Христа не было таких примеров явного совпадения пророчества с реальностью. Однако, глядя на Христа, начитанные в Законе люди не захотели признаться в том, что Он – Божий Человек.
В противоположность им языческие воины, которые увидели, что со смертью Иисуса произошло землетрясение и тьма была по всей земле (Мф. 27: 45), поверили, что Сей – воистину был Божий Сын (Мф. 27: 54).
О том, что язычники, в противоположность иудеям, не ведали Писаний, говорит то, что после слов: «Или́, Или́! лама́ савахфани́?» – они подумали, что Иисус зовет пророка Илию. Или и Илия – близкие по звучанию слова, но из контекста фразы становится понятно, что они имеют разное значение: Или – это обращение к Богу: «Боже мой»; Илия – это обращение к человеку, пророку Илии. Евангелист Матфей словно подчеркивает, что римляне, которые стояли на лобном месте, не понимали ни языка, ни Писания иудеев. Однако у них было сочувствие к Страдальцу на Кресте и вера в Божие чудо.
Как только Иисус возгласил: «Или́», один из воинов дал Ему пить немного кислого вина, которое было популярно среди римских воинов как средство быстрого утоления жажды. Другой от воинов просил подождать, придет ли Илия спасти Его (Мф. 27: 48). Вряд ли этот другой воин говорил свои слова с насмешкой. Скорее он, услышав о чудесах Иисуса, действительно надеялся увидеть еще одно чудо – пришествие с неба пророка Илии.
Что же отличало этих римских легионеров, увидевших в Иисусе Сына Божия, от иудеев, которые отвергли Иисуса как Царя? Прежде всего благоговение, преклонение перед величием и всемогуществом Творца, когда у всех на глазах совершалось явное чудо. Чудо исполнения древних пророчеств о Мессии сопровождалось природными катаклизмами, посланными от Бога.
Святитель Афанасий Великий в свое время говорил о благоговении как о состоянии, необходимом для богопознания: «Божество познается не в словесном изложении… но в вере и благочестивом размышлении с благоговением»[3]. Старец Паисий Святогорец замечал, что «для того чтобы стяжать благоговение, нет нужды иметь много знаний», но нужно духовно рассуждать над тем, что ты уже знаешь хотя бы в малом количестве[4]. Благоговеть – значит опытно переживать присутствие Бога в мире и в тех святынях, которые с Ним связаны.
Благоговейный человек никогда не позволит себе шуток в разговоре на религиозные темы
Благоговейный человек никогда не позволит себе шуток в разговоре на религиозные темы: о Боге и Его служителях, о Священном Писании и описываемых в нем событиях. Благоговение – это, с одной стороны, страх Божий, священный трепет, боязнь нарушить какой-то из законов Божиих, что приведет к справедливому наказанию. С другой стороны, благоговение – это восторг перед красотой Богом созданного окружающего мира, чувство благодарности, любви и преданности Отцу Небесному независимо от меры тех благ, которые Он нам посылает.
Как ребенок благоговеет перед своими родителями, признавая то, что папа и мама дают нам жизнь, больше нас знают, учат и оберегают от зла, так и человек призван благоговеть перед своим Отцом Небесным, Который дал нам жизнь, заповеди и направляет к тому, чтобы мы преумножали в мире добро.
Следовательно, и нам, дорогие братья и сестры, нужно воспитывать в себе благоговение. Благоговение пред Богом – это не страх перед неизвестностью, который сковывает нашу свободу. Благоговение – это почтительное уважение пред Тем, Кто непостижимым для нас образом промышляет о мире и о нашем благе. Благоговение – это удивительное соприкосновение с тайной Божией, когда человеческая логика отступает в сторону перед мудростью Творца. Благоговение – это также восторг души, который описывает апостол Павел в таких словах: О, бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Не объяснить Его решений! Не понять Его путей! Кто познал разум Господа, и кто был Его советчиком? И кто дал Ему хоть что-нибудь, что Он обязан вернуть? Ибо все от Него, через Него и для Него! Ему слава вовеки! Аминь» (Рим. 11: 33–36).
[1] Выражение «персть смертная» (עֲפַר־מָוֶת) в исходном тексте Пс. 21: 15 может иметь значение «могила, земля мертвых».
[2] Eusebius of Cæsarea. The Proof of the Gospel: Being the Demonstratio Evangelica of Eusebius of Cæsarea / Ed. W. J. Sparrow-Simpson and W. K. Lowther Clarke, trans. W. J. Ferrar. Vol. 2. Translations of Christian Literature: Series I: Greek Texts (London; New York: Society for Promoting Christian Knowledge; The Macmillan Company, 1920). P. 216–217.
[3] Athanas. Alex. Ep. ad Serap. I 20. Цит. по: Православная энциклопедия. Т. 5. С. 294–296.
[4] Паисий Святогорец, преподобный. Слова. Т. 2. Духовное пробуждение // https://azbyka.ru/otechnik/Paisij_Svjatogorets/dukhovnoe-probuzhdenie-slova-tom2/3.
Иеромонах Ириней (Пиковский)